Неточные совпадения
К постели подошли двое толстых и стали переворачивать Самгина с боку на бок. Через некоторое время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а другой — доктором из таких, какие бывают в
книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза, оба они
исчезли.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем
исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из
книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
Клим вспомнил слова Маргариты о матери и, швырнув
книгу на пол, взглянул в рощу. Белая, тонкая фигура Лидии
исчезла среди берез.
Повторялось то же, что было с
книгами: рассказы Клима о прочитанном были подробны, точны, но яркое
исчезало.
Поговорить с нею о Безбедове Самгину не удавалось, хотя каждый раз он пытался начать беседу о нем. Да и сам Безбедов стал невидим,
исчезая куда-то с утра до поздней ночи. Как-то, гуляя, Самгин зашел к Марине в магазин и застал ее у стола, пред ворохом счетов, с толстой торговой
книгой на коленях.
Швырнув
книгу на стол, он
исчез, оставив Клима так обескураженным, что он лишь минуты через две сообразил...
Марфенька надулась, а Викентьев постоял минуты две в недоумении, почесывая то затылок, то брови, потом вместо того, чтоб погладить волосы, как делают другие, поерошил их, расстегнул и застегнул пуговицу у жилета, вскинул легонько фуражку вверх и, поймав ее, выпрыгнул из комнаты, сказавши: «Я за нотами и за
книгой — сейчас прибегу…» — и
исчез.
Я садился обыкновенно направо от входа, у окна, за хозяйский столик вместе с Григорьевым и беседовал с ним часами. То и дело подбегал к столу его сын, гимназист-первоклассник, с восторгом показывал купленную им на площади
книгу (он увлекался «путешествиями»), брал деньги и быстро
исчезал, чтобы явиться с новой
книгой.
Мой друг
исчез за этой мутью и мглой, а мне предстояло собрать
книги и идти через пустырь с печально белевшими пятнами снега в пансион к строгому немцу с невыученным уроком.
Иногда, оставшись один в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную музыку, я невольно оставляю
книгу, и, вглядываясь в растворенную дверь балкона в кудрявые висячие ветви высоких берез, на которых уже заходит вечерняя тень, и в чистое небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова
исчезает; и, вслушиваясь в звуки музыки из залы, скрипа ворот, бабьих голосов и возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно.
— Почему же? Мы вас перенесем в первую кулису… Увидите, увидите, я устрою. Я хочу, чтобы вы видели меня в моей любимой роли. — Взял
книгу и своими неслышными шагами вышел, потом повернулся ко мне и, мило улыбаясь, сказал: — Вы «Гамлета» увидите! — И так же неслышно
исчез в глубине следующей комнаты.
Книги не возбуждали в нём интереса, он пробовал читать, но никогда не мог сосредоточить на
книге свою мысль. Уже загромождённая массою наблюдений, она дробилась на мелочах, расплывалась и наконец
исчезала, испаряясь, как тонкая струя воды на камне в жаркий день.
Верно он говорит: чужда мне была
книга в то время. Привыкший к церковному писанию, светскую мысль понимал я с великим трудом, — живое слово давало мне больше, чем печатное. Те же мысли, которые я понимал из
книг, — ложились поверх души и быстро
исчезали, таяли в огне её. Не отвечали они на главный мой вопрос: каким законам подчиняется бог, чего ради, создав по образу и подобию своему, унижает меня вопреки воле моей, коя есть его же воля?
Жизнь его была загадочна: подростком лет пятнадцати он вдруг
исчез куда-то и лет пять пропадал, не давая о себе никаких вестей отцу, матери и сестре, потом вдруг был прислан из губернии этапным порядком, полубольной, без правого глаза на темном и сухом лице, с выбитыми зубами и с котомкой на спине, а в котомке две толстые, в кожаных переплетах,
книги, одна — «Об изобретателях вещей», а другая — «Краткое всемирное позорище, или Малый феатрон».
Когда же узнали, что он привез не холстинки, не сарпинки, а одни только старые
книги, тогда вера в несметность его богатства разом
исчезла, и с тем вместе и молва про его похождения замолкла.
Он сидел в своем кресле перед столом, заваленным
книгами, и не
исчез, как тогда, но остался. Сквозь опущенные драпри в комнату пробивался красноватый свет, но ничего не освещал, и он был едва виден. Я сел в стороне от него на диване и начал ждать. В комнате было тихо, а оттуда приносился ровный гул, трещание чего-то падающего и отдельные крики. И они приближались. И багровый свет становился все сильнее, и я уже видел в кресле его: черный, чугунный профиль, очерченный узкой красною полосой.
Прошка
исчез. Александр Васильевич между тем отворил шкаф, пересмотрел заглавия некоторых
книг, вынул одну из них и, сев к письменному столу, стал переписывать ее. Прошка вернулся.
По данному заранее наставлению Мамон положил на стол горсть серебра и пал опять на землю. Тут снова пошли ходить струи дыма, сгущались более и более и наконец затмили все предметы.
Исчезли и таинственный старик, и
книга Адамова; только мелькали вниз и вверх семь огненных пятен, и череп скалил свои желтые зубы. Голова у Мамона закружилась, и он пал без памяти. Придя в себя, очутился на берегу Яузы, где его ожидали холопы и лошадь его.
Тот с радостью бросился исполнять приказание и, уложив
книги в шкаф, моментально
исчез за дверью.
Она опустила
книгу на колени и повернула к нему голову. В этом движении было столько неподдельного достоинства, что выражение насмешки быстро
исчезло с его лица и он почтительно проговорил...
— Если я вам скажу, сударыня, что святое Евангелие составляет уже давно мою настольную
книгу, что нет дня в моей жизни, когда я не развернул бы этой великой
книги, черпая в ней силу и мужество для прохождения моего нелегкого пути, — вы поймете, что ваш щедрый дар не мог попасть в более подходящие руки. Отныне, благодаря вам, печальное иногда уединение моей камеры
исчезает: я не один. Благословляю тебя, дочь мол.